ВОЕНВРАЧ АННА МЕДВЕДЕВА: «ВСЁ МОЖНО ПЕРЕЖИТЬ, ЛИШЬ БЫ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ!»
Уходит поколение, прошедшее Великую Отечественную войну. Это горько, но необратимо. Все реже встречаешь ветеранов, которые сохранили живость ума и ясность памяти, и совсем редко – тех, кто хочет рассказывать о той войне. О своей, личной войне…
Поэтому я очень обрадовалась, когда, набрав 9 мая номер своей знакомой, бывшего военврача 290-го сортировочного эвакогоспиталя Анны Павловны Медведевой, услышала в трубке бодрый звонкий голос, а в ответ на поздравления – новые, бесценные воспоминания.
Любимая фраза этой 97-летней женщины – «Мне отдыхать некогда!». Много лет, являясь председателем Совета ветеранов 290-го эвакогоспиталя, она ведет большую общественную работу, организует праздничные встречи московских медиков-ветеранов в театре Геликон-опера.
История этих встреч насчитывает уже 60 лет. Анна Павловна вспоминает: «Когда в 1956 году наш начальник Вильям Гиллер издал книгу о боевом пути госпиталя «Во имя жизни», медик, инвалид 1-й группы Нина Уварова (Михайловская) загорелась желанием собрать всех вместе. Она предлагала заняться этим и мне, но я тогда отказалась (работа, двое детей). Тем не менее, помощники нашлись, и в 1957 году прошла первая в Советском Союзе встреча медиков-однополчан. Разрешение тогда спрашивали у министра обороны! Он не только разрешил, но и приказал предоставить нам помещение Центрального дома Советской Армии. Первый раз собралось около 200 человек, еще через год – 500. А всего за время войны в госпитале работало около 1000 человек».
Место этих встреч тоже неслучайно. Сейчас уже не все помнят, что один из лучших оперных театров столицы появился на свет при московском Доме медика, который размещался в старинном особняке на улице Герцена (ныне Большая Никитская). Его директором многие годы был отец художественного руководителя Геликон-оперы А.С. Бертман. Здесь работал Совет ветеранов медиков – участников Великой Отечественной войны, проводились встречи ветеранов. После того, как здание перешло театру, дружба медиков с артистами только окрепла. Они были желанными гостями не только в особняке на Большой Никитской, но и на Новом Арбате, куда театр переезжал на время реконструкции старого здания.
Последняя такая встреча прошла накануне Дня победы. «Зал был полон, – отмечает Анна Павловна, – даже мест не хватило, принесли стулья из фойе. Но из ветеранов я была одна…»
Что ж, уже много лет большую часть зала заполняют «дети войны», их внуки и правнуки. Но эта аудитория для Анны Медведевой ценна, ведь это – люди, которым можно передать эстафету памяти! «Я очень хочу, чтобы подрастающее поколение знало, какой была та ужасная война! – восклицает она. – Да, мы победили, но миллионы семей остались без отцов, братьев, сыновей. А сколько людей было искалечено… Поэтому мы до сих пор говорим: «Всё можно пережить, лишь бы не было войны!».
* * *
Летом 1941 года 21-летняя Аня перешла на последний курс Саратовского мединститута. Мечтала стать педиатром, но…
– Но началась война, мы ускоренным порядком прошли программу последнего курса и сдали госэкзамены, – рассказывает Анна Павловна. – 31 декабря 1941 года получили полноценные дипломы.
– И сразу ушли на фронт?
– Мы все ушли добровольцами. Некоторые женщины даже оставляли дома двух-трехлетних детей. Был сильнейший порыв патриотизма, стремление защитить Родину. Правда, надо признаться, никто не думал, что война будет такой долгой. Ну, полгода, год – а вышло четыре… Тогда мы понятия не имели, что творилось на фронтах. В начале войны остро не хватало военных медиков. К тому же солдаты не хотели выносить раненых с поля боя: во время наступления останавливаться было нельзя, а если атака захлебывалась, многие думали только о себе... В августе 1941 года даже был издан приказ № 281, который приравнивал вынос раненого с поля боя с оружием к военному подвигу. За 15 раненых санитарам и носильщикам давали медаль «За отвагу», за 80 – орден Ленина. Все они через медсанбаты попадали в эвакогоспитали, а оттуда – в тыловые госпиталя.
– Вы сразу попали в 290-й эвакогоспиталь?
– Сразу. Тогда, в начале 1942 года, он был расквартирован в Москве, в Лефортово, куда попал после выхода из окружения под Вязьмой. Сейчас на здании госпиталя имени Бурденко есть мемориальная доска, открытая в память о нашем госпитале. Ведь за оборону Москвы он получил почетное знамя как лучший госпиталь фронта.
– Сейчас известно, что под Вязьмой был ад…
– Да. В нашем госпитале были люди, которые вышли из этого котла, например, главный рентгенолог. Он занимался спортивной ходьбой, и это его спасло. Они сотни километров ночами шли к фронту. Многие не выдержали, погибли в пути…
– Но, наверно, и в Москве было нелегко?
– Не то слово! Обычный рабочий день медика – 12 часов, а во время тяжелых боев – 16. Всё это время ты стоишь за операционным столом или в перевязочной, присесть некогда. Во время битвы под Москвой в день через наш госпиталь проходило до 10 тысяч раненых. Всех надо было обработать, кого нужно – прооперировать, подготовить к отправке в тыл. А еще за каждым врачом закреплено 50–60 нетранспортабельных раненых, которых надо было довести до транспортабельного состояния. Их тоже надо ежедневно осматривать, делать назначения… Выживали не все. Тех, кто умер в московских госпиталях, хоронили на Преображенском кладбище. В 2010 году меня пригласили туда на открытие памятного монумента. Сейчас на этом кладбище покоится более 10 тысяч солдат и офицеров Красной армии, погибших и умерших от ран во время войны...
– Анна Павловна, а что в военном госпитале мог делать педиатр?
– На фронте большинство врачей было военно-полевыми хирургами, потому что в основном приходилось иметь дело с ранениями. Так что мне пришлось переквалифицироваться. Конечно, поначалу к операциям меня не допускали, но постепенно и я стала делать несложные вещи. Были и терапевтические отделения, были даже специальные госпитали для инфекционных больных. Их тоже было много, но, конечно, не столько, сколько раненых. В 1944 году я сама долго и тяжело болела дифтерией. Спасибо начальнику нашего госпиталя Вильяму Ефимовичу Гиллеру, что он не отправил меня в инфекционный. Мне выделили закуток и держали там, пока не поправилась.
Да и вообще Гиллер был отличным начальником. Он требовал, чтобы мы все время учились, повышали свою квалификацию. И это – при 12-часовых рабочих сменах! Болтать было некогда. Вскоре после прибытия в госпиталь я попала на курсы терапевтов. Сидишь, разинув рот, такие блестящие были лекторы, например, главный терапевт госпиталя Михаил Филиппович Гольник. Мы и экзамены сдавали. Чуть поменьше работы, спадает поток раненых – учим и сдаем то кости, то нервы… Ведь повреждение нервов во время ранения сложно определить и еще сложнее лечить. Так же учились и медсестры. Приходили после школы 17-летние девчонки простыми санинструкторами и за время работы, выучившись, сдавали экзамены на медсестер…
– В двух словах: что для Вас война?
– Война – это, прежде всего, колоссальный труд. Когда в начале 1943 года советские войска освободили Вязьму, нас из Москвы снова перебросили туда, в окрестности деревни Пыжовка. (В 1974 году в память о госпитале там был поставлен обелиск). Мы, врачи и медсестры, должны были в кратчайшие сроки, в лесу, в палатках и землянках наладить прием раненых. Сами зимой валили лес, пилили бревна, копали мерзлую землю… Не удивительно, что после войны наши девушки болели, многие так и не могли родить…
– Часто ли переезжал госпиталь?
– 14 раз…
– А страшно было?
– Знаете, во время бомбежки у меня внутри возникал какой-то стержень. Например, когда мы стояли в Вильнюсе, наше отделение было на третьем или четвертом этаже здания. Как только начиналась бомбежка, свет в операционной гас, и все работы останавливались. Дом шатался – снарядов немцы никогда не жалели. Мы закрывали раны стерильными салфетками, раненых укутывали одеялами. Когда все было сделано, я ходила между столами и чувствовала, что персонал и раненые у меня совершенно спокойны. А был случай в другой смене, когда нервы у врачей не выдержали. Они первые убежали в бомбоубежище, персонал – за ними, раненые сползали со столов и тоже ползли вниз. Вдобавок ко всему, во время этой кутерьмы разворовали одеяла… А со мной так было всю жизнь: когда заболевали дети, я внутренне мобилизовалась и все проходило нормально.
– Но все же были какие-то тяжелые моменты?
– Самое тяжелое для меня на войне было следить, чтобы никто из раненых, попавших в мою палату, не убежал на фронт. Мы ведь за них отвечали. А они все стремились драться с врагом, спорили, когда их отправляли в тыловые госпиталя на лечение. Уговорить, успокоить было почти невозможно.
– А самое радостное?
– Победа. Для нас это до сих пор – самый большой праздник.
– Где Вы ее встретили?
– Наш госпиталь стоял в Восточной Пруссии, недалеко от Кенигсберга, в городе Тапиау (с 1946 года – Гвардейск). Бои были ужасные. Сколько было раненых, сколько смертей – страшно вспоминать! Немцы укрепляли Кенигсберг веками. Это был красивейший город. Наше командование предложило противнику сдаться, но, разумеется, Гитлер отказался… Один танкист мне рассказывал, что пробить стены крепости было невозможно никакими снарядами. Тогда наши сделали настилы из бревен, по которым танки вползали на стену укрепления, а с нее, как лягушки, прыгали вниз. Немцы, увидев этих «лягушек», пришли в ужас и сдались…
– Анна Павловна, а сами Вы немцев видели?
– Не только видела, я их лечила в госпитале (пленных, конечно). Они очень вежливые были, дисциплинированные. Как только врач входит, все ходячие вскакивают по стойке «смирно», щелкают каблуками – приветствуют.
– Они лежали вместе с нашими бойцами?
– Сначала их положили в одно отделение с нашими, но ребята подняли скандал: «Если не уберете, мы их убьем». После этого для пленных выделили особое отделение. Война есть война...
– А как сложилась Ваша жизнь после войны?
– Я демобилизовалась в 1946 году в городе Бобруйск, куда перевели наш госпиталь. Там я была уже терапевтом, вела прием в гарнизонной поликлинике. Еще до демобилизации вышла замуж за подполковника-артиллериста. С этим связана забавная история. В мае 1945 года иду я по Тапиау со своим начальником смены и спрашиваю его: «Война кончилась. Что мне делать дальше?» А он: «Анечка, вам, прежде всего, надо выйти замуж!». И действительно, как в воду глядел… У меня два сына, внук, внучка, правнуки…
– Кем же Вы стали в мирной жизни? Педиатром?
– Нет, врачом я работала недолго, хотя очень любила свою профессию. В 1948 году мне пришлось пойти на работу в медицинскую статистику, так первое время я там сидела и плакала. Потом привыкла, 30 лет проработала…
* * *
После выхода на пенсию все свои силы Анна Павловна отдает работе в Совете ветеранов. Сейчас их остались единицы – тех, кто прошел дорогами войны, выхаживая раненых бойцов. Но она непреклонна: «Пока жива – буду делать всё, чтобы люди не забывали о том, какой ценой нам досталась Победа!". Очень радуется успеху акции «Бессмертный полк»: «Это поднимает патриотизм!».
А я очень рада тому, что на свете еще есть такие люди, как Анна Павловна Медведева, – живые свидетели войны.
Беседовала
Екатерина ЗОТОВА
